— Я должен предупредить, что обязан сообщить в психбольницу о попытке суицида, — врач наложил швы на руку Гурченко и собирался уходить.
— Если вызовешь психиатров, я выброшусь с балкона, — тихо ответила ему актриса.
Людмила Марковна предпочитала не вспоминать о попытке самоубийства, об этом рассказал тот, из-за которого она попыталась уйти из жизни после очередной ужасной ссоры.
С Константином Купервейсом Гурченко прожила 17 счастливых лет, но следующие два года стали для обоих настоящим адом.
Актриса подробно написала об их отношениях в мемуарах, выпущенных под названием «Люся, стоп!», а Купервейс дал подробнейшее интервью о жизни с Гурченко.
— Когда мы стали жить с Люсей, мне было 24, а ей — 38, — рассказывал музыкант. — Я рано женился и уже развёлся, а про всех её бывших мужей и увлечения знал.
Люсина дочь Маша через полгода стала называть меня папой, мы вообще жили очень дружно: Люся, Лёля (её мама), Маша и я.
Ставили вместе домашние спектакли, к Маше я ходил на родительские собрания, она со мной во всём советовалась, а тёща очень душевно ко мне относилась, как к сыну, она вела весь дом, а я ей помогал, как мог.
В самом начале их романа Людмила примчалась к Косте в Севастополь, где он отдыхал каждый год, снимая скромное жильё.
— Я стоял у сетки на лётном поле в Симферопольском аэропорту, ждал Люсю, — вспоминал Константин. — Вдруг вижу — ко мне идёт Богиня: в мини, в чёрных очках, на высоченных платформах.
Меня аж затрясло… Люся была необыкновенной! Мы умывались из рукомойника, купались в море… Для похода в ресторан она купила два платка и сшила себе платье, а мою рубашку переделала, укоротив рукава и вышив цветочки на карманах.
Купервейс был поражён тем, какая Гурченко скромная, тихая и нежная.
— Капризная звезда, давно спилась и мужей как перчатки меняет, а я влюбился мгновенно, — качал головой Купервейс.
— То были наветы, она оказалась совсем другой. Именно тогда Люся мне сказала: «Я мечтала всю жизнь, чтобы ко мне так относились».
Много лет Константин был для актрисы любимым человеком, директором, завхозом. бухгалтером и другом, на которого всегда можно положиться. А Людмила отдыхала в его объятиях и чувствовала себя очень счастливой женщиной.
— Кто-то увидел с неба мою надорванную судьбу и решил: «Пусть она передохнёт. Ей ещё надо жить и ещё в жизни что-то сделать».
И мы полетели… Летали по городам, по гостиницам, по магазинам, по нотам, по концертам, по Америке, по Израилю, по странам Варшавского договора, — писала Гурченко в мемуарах.
— Он проявлял столько внимания и заботы. Это видели все. Им были восхищены. Мне завидовали. Да я и сама не верила, что такое возможно.
Жизнь Косте тогда отравляла только ревность Гурченко, беспричинная, как считал музыкант. То он сел на ковёр у ног Ирины Купченко, пришедшей к ним в гости, и слишком восхищённо на неё смотрел, то чересчур увлечённо помогал соседке,
обворожительной Ирине Мирошниченко, с установкой синтезатора, а то и вообще вопиющий случай — в аэропорту на шею ему бросилась незнакомка, как выяснилось позже, школьная любовь.
И такого было очень много. Костя считал, что ничего предосудительного он не делает, а Людмилу бесило то, что Купервейс с удовольствием общается и флиртует с красивыми женщинами. И ведь по-своему оба были правы!
— В конце ведь стало совсем тяжко! Люсе уже исполнилось 55, и её болезненная ревность меня сводила с ума, — вздыхал Константин. — Во время очередной бурной ссоры она сорвала с рук все кольца и швырнула их из окна машины!
Ей было плевать, какова цена этих колец! А я долго ползал по лугу и искал украшения в траве… А если бы я этого не сделал, она бы и бровью не повела!
Но Гурченко писала в мемуарах, что с началом 90-х Купервейс, почувствовавший ветер перемен, сильно изменился и сам. Её безумно огорчало, что родители Константина относились к ней плохо, по её словам, и науськивали сына.
— Только познакомившись с родителями, я услышала, как его такая вежливая со мной мама говорит металлическим голосом в телефонную трубку: «Он от вас никуда не выпишется! Понятно?!»
Я тогда нажала на ситуацию, и Костя выписался от бывшей жены к родителям. Он, кстати, был Михайловым, взял фамилию жены по её просьбе. Как это?! Я его уговорила вернуть отцовскую — Купервейс.
А в 90-е Гурченко узнала, что муж серьёзно рассматривал эмиграцию в Израиль. Вот только его разочаровали: еврейкой должна была быть мать, а не отец, как у Кости.
Людмила об эмиграции не могла и помыслить: «Я могу работать только здесь, в России!» В общем, вчерашний мальчик вырос, и давление жены начало его угнетать.
— А я её не ревновал! Люся была кристально честной, пытались мне нашёптывать про неё, но это было смешно, — рассказывал Купервейс. — Как-то звонок: — «Здравствуйте, это Наташа Кустинская. Вы муж Люси?
А Вы знаете, что сейчас Ваша жена на даче встречается с моим мужем?!» — «Что Вы говорите?! Она в Италии, я секунду назад с ней разговаривал». И таких «доброжелателей» было много.
Купервейс говорил, что узнал из книги режиссёра Эйрамджана о том, что тот ездил с Людмилой в частное сыскное агентство, и сыщики потом подробно описывали встречи Константина со стройной блондинкой.
Но Гурченко написала об этом и в своих мемуарах. Она действительно наняла сыщиков: Купервейс скрывал, что у него появилась пассия на стороне, продавщица Наталья с ребёнком.
Впрочем, актриса оказывала на Константина колдовское действие: он вновь сошёлся с женой, забыв на время Наташу. Однако, ссоры продолжались.
У Гурченко был очень близкий человек, портниха Ирина Великанова, посвятившая актрисе жизнь: она не вышла замуж, сопровождала Людмилу на съёмки и гастроли, шила ей костюмы, делала бутерброды, в общем, служила ей днём и ночью.
— Я примчалась к ней, когда она сказала, что ей плохо в ответ на вопрос о самочувствии (я ей позвонила), — вспоминала Ирина. — На полу валялись осколки гжельского сервиза и пустая бутылка водки!
А Костя, в мирное время спиртное не принимавший, отключился (Людмила Марковна не пила). Люся уединилась в ванной. Но через 10 минут я не выдержала, и ворвалась к ней. Раковина была залита кровью, в руке у Люси — бритва!
А Купервейс отрицал даже то, что Ирина в тот вечер приезжала к ним. Но откуда она бы узнала подробности произошедшего?…
У Константина была своя версия: он не пил алкоголь, а в ванную отправился, услышав, что там что-то звякнуло. Увидев жену, истекающую кровью, вызвал «Скорую помощь».
— Мы перед этим страшно разругались, и я проглотил пять таблеток снотворного, чтобы отключиться и уснуть, — вспоминал Купервейс. — Но поспать не удалось! Я перевязал Люсе руки и помчался за врачом в травмпункт.
— Я должен предупредить, что обязан сообщить в психбольницу о попытке суицида, — врач наложил швы на руку Гурченко и собирался уходить.
— Если вызовешь психиатров, я выброшусь с балкона, — тихо ответила ему актриса.
Бригада из психбольницы, по словам Купервейса, всё-таки приехала, но Гурченко не пустила их в квартиру, сказав на пороге, что случайно порезалась.
— Она это сделала, чтобы сделать мне больно, — вздыхал Константин. — Ей, наверное, тогда уже нравился Сенин. Конечно!
Он — продюсер, уважаемый человек и при деньгах. А я… всю жизнь Люсе посвятил, а мог бы свою карьеру сделать. Так что мучила она и меня, и себя, резала по живому.
Всё-таки Купервейс ушёл от своей любимой Люси к Наташе накануне Нового, 1992 года, женился на ней, своих детей у него так и не появилось. А с продюсером Сергеем Сениным Гурченко была знакома со времён съёмок фильма «СекСказка» в 1990 году.
25-летняя разница в возрасте не помешала им в 1993-м создать счастливую семью и прожить вместе 18 лет вплоть до ухода актрисы из жизни в 2011 году.
