Сегодня не стало народной артистки России Татьяны Конюховой. С одной стороны – 92 года, серьезный возраст. С другой…
Сравнительно недавно она отмечала свой юбилей в Доме кино. Три часа на сцене – рассказывала о своей бурной карьере, лихо отплясывала, пела.
Только в прошлом году 12 ноября она не взяла трубку, а так и в 90, и в 91 год принимала поздравления, смеялась, шутила и «хулиганила» как в лучшие годы. Жаловалась, правда, что ноги плохо ходят… А голова была абсолютно светлая.
Татьяна Георгиевна мечтала дожить до 100. Подарила мне бутылочку виски «Белая лошадь», и мы договорились ее столетие отметить вместе.
Тайно писала мемуары «Записки столбовой крестьянки», теперь не знаю, дописала ли. Жаль… Грустно. Уходит такое мощное поколение актеров. Кто им придет на смену? Заменит ли?
Вообще-то актеры редко дружат с журналистами, но я считаю, что мы с ней дружили. На моих магнитофонных пленках почти вся ее жизнь – десятки часов записей.
Потрясающая жизнь безоговорочной звезды советского кино, одной из красивейших женщин своего времени. Светлая память!
Предлагаю лучшие фрагменты интервью Татьяны Конюховой разных лет. Фотографии из ее семейного архива.
С ПЯТИ ЛЕТ ЗАБОЛЕЛА КИНО
— Татьяна Георгиевна, вы родились в Ташкенте, куда вашего отца направили на работу в ЦК компартии Узбекистана. За что его потом арестовали?
— В 1934-ом году один его коллега, гаденыш, написал на него донос: якобы отец скрыл от партии происхождение деда, то есть партию обманул. Хотя никакого обмана не было, дед был сельский житель, агроном высшей пробы.
А тот написал, что он был чуть ли не управляющий имением. По этому лживому доносу папу заграбастали. Пока разобрались, три года он отсидел. Там на нервной почве у него открылась мокрая экзема – от макушки дол пят.
Мама его выхаживала до 1942 года и практически вылечила. А в 1942 году отец ушел на фронт. Я даже подозреваю, что он сам ушел – добровольцем. Для него слишком было тяжело носить в себе то, что он узнал в застенках.
— Он рассказывал о том, что пережил и узнал?
— Нет. Когда его выпустили из тюрьмы, папа стал ужасным антисталинистом. Иногда мог бросить какую-нибудь резкую фразу, но никаких споров на эту тему не поддерживал.
Чаще молчал. А мы с мамой были сталинистки. «За дедушку Сталина!» А чего ж нам было на советскую власть обижаться?! Я училась в школе, мы ездили, куда хотели – в пионерские лагеря, были праздники, пионерские костры, песни… Все было хорошо!
Никто нас не насиловал, не растлевал. Я получила при Советской власти все, что только может получить молодой человек. Состоялась как актриса.
Так что плевать в колодец, из которого я пила воду, я не хочу. По отношению к нашей семье никаких репрессий не было. Папу реабилитировали сразу.
— Кем мечтали стать в детстве?
— Артисткой. Я пела, танцевала на столе. Бабушку усаживала как зрителя. Ну как дети дурачатся…
С пяти лет уже «заболела» кино. Ходила на «Цирк», «Веселых ребят», «Трактористов»… И все, что видела на экране, я повторяла как мартышка.
Все музыкальные номера из «Цирка» знала наизусть и легко могла воспроизвести. Как и любую сложную мелодию симфоническую – с лету. Помню, папа даже меня называл за это «ты мой Паганини».
— У ваших родителей творческие способности были?
— Мамочка была домохозяйкой, но обладала голосом удивительной силы и красоты. Когда она пела дома, люди, проходившие по улице, останавливались под окнами и слушали
. Во время войны ее даже приглашали в Киевский оперный театр. Но как она могла сорваться с места? На ней был дом, двое детей — я и моя сестра Роксана, отец воевал.
Папа тоже был человеком музыкально одаренным — прекрасно играл на гитаре и очень любил аккомпанировать маме. Даже странно, что такие творческие родители не поняли меня, когда я заявила им о своем желании поступать в театральный.
— Но почему?
— Мама не верила в меня. Ведь кинозвезды того времени — ее любимые актрисы Целиковская, Орлова, Тамара Макарова и Марина Ладынина — все как на подбор красавицы, а меня мама таковой не считала.
Это Люсю Гурченко… Как она в своей книге написала, мама называла: «ты моя ягодка», «клюковка», «богинька»… Отец и мать пестовали в ней вот это вот честолюбие, тщеславие. «Ты самая лучшая!
Ты будешь народной артисткой!» А моя мама не сказала мягко и нежно: «Куда ты, деточка?», а, намотав на кулак мои роскошные косы, подтащила меня к зеркалу: «Посмотри на себя!
И куда же ты в калашный ряд?» Это было сделано очень круто, как теперь говорят. Ну не верила! Хотя видела, что я постоянно на сцене, пою, танцую.
Говорила: «Лучше ты учись! А то будешь, как и я – рабыня!» А я сама себе сказала: нет, поеду и все! Плевала я на вас, скептиков.
— Страшно было?
— Не-а. Я вообще ничего не боялась. Не то, что я бесстрашная – просто у меня заниженный потолок страха. Знаете, могу и в драку влезть, не задумываясь.
Между прочим, во ВГИК я поступила с первого раза! Несмотря на то, что в тот год был конкурс 800 человек на место. Это был 1949 год.
— Юной студенткой вы снялись в картине нашего великого сказочника Александра Роу «Майская ночь, или Утопленница» и мгновенно стали знаменитой. Помните свои ощущения от дебюта?
— Я тогда впервые оказалась на съемочной площадке, да еще в окружении таких великих мастеров, как Хвыля, Цесарская, Милляр. Ведьму играла потрясающей красоты актриса Григорьева, Панночку – актриса Малого театра Лилечка Юдина.
Помню, поначалу меня охватила эйфория: студентка младшего курса первый раз снялась в кино и сразу же — в главной роли!
— То есть слава обрушилась сразу?
— Именно это слово подходит – «обрушилась»… На меня весь ВГИК бегал смотреть: «она снималась в кино». А как вы хотите?
Фильмов тогда снималось 8 штук в год. Даже популярные актеры сидели без работы. Несмотря на невероятный фурор после «Молодой гвардии», из всей этой талантливой плеяды один только Сергей Гурзо снимался.
Даже Нонна Мордюкова с Инной Макаровой сидели без дела. Успех «Майской ночи» был грандиозный. Но лично я была этой своей работой крайне недовольна. Даже из-за этого чуть не ушла из ВГИКа.
— ?!
— Понимаете, это потом я множество даже зарубежных фильмов озвучивала, включая главную героиню знаменитого «Фантомаса» с Луи де Фюнесом. Я же музыкальный человек – это мне тьфу!
А во время озвучания «Майской ночи» я по неопытности не могла попасть в собственную артикуляцию на экране. И это было трагедией моей – меня ведь озвучивала другая актриса. Тогда я пошла к ректору и попросила оставить меня на второй год.
Так я попала на курс гениальных совершенно педагогов — Ольги Ивановны Пыжовой и Бориса Ефимовича Бибикова.. Я туда пришла в один день с Наденькой Румянцевой — ее за самовольство изгнали из ГИТИСа.
«ХОРОША БЫЛА ИЗОЛЬДА НЕВОЗМОЖНО»
— Татьяна Георгиевна, ваш курс во ВГИКе неслучайно называют «самым трагическим»…
— Да, многие «ушли» страшной смертью.
Руфина Нифонтова упала в ванной, видимо, головой сильно ударилась и потеряла сознание. А горячая вода шла и шла из крана… Ее даже хоронили под кисеей — лица не было видно. Надя Румянцева…
Ей же положено было жить до ста лет – это такой живчик был просто необыкновенный. А ее ударили по голове, сволочи, и видно гематомы были внутри.
Леню Пархоменко (его самая известная роль – Парфен Рогожин в фильме Пырьева «Идиот» 1958 года, — авт.) нашли на полотне железнодорожном между рельсами. Тайна его гибели так и не раскрыта.
Миша Семенихин совершил суицид… Солнышко Юрочка Белов умер в 61 год практически забытый. Психушка… А Майя Булгакова! Тоже загадочная смерть, ужасная! Ну и конечно, Изольда Извицкая — несчастное существо! Просто погибла…
— Во время учебы кто особо выделялся?
— Звездами на нашем курсе были Руфина Нифонтова, Майя Булгакова, Надя Румянцева, Рита Криницына…
— Криницына — тоже звезда?
— О-о! Иван Александрович Пырьев в нее влюбился и даже рекомендовал на Дездемону. Проню Прокопьевну в «За двумя зайцами» как она сыграла!
Какая характерность — высший пилотаж… Любимая актриса нашего педагога Ольги Ивановны Пыжовой – Нифонтова. Она была как мадонна с портретов великих.
А вот Изольду Извицкую Пыжова не очень выделяла. Она была слишком мягкая – Изольда Ольгу Ивановну «не зажигала». Но в целом педагоги свой курс любили.
— Вы же дружили и снимались с Извицкой. Какой она была?
— Конечно, хороша собой Изольда была невозможно. У нее была кожа нежная – такой, знаете, «французский фарфор».
Ресницы большущие — как веера. Когда она их поднимала, там открывалась такая глубина, такой удивительной красоты глаза – как будто ты в омут заглядываешь, в какую-то тайну тайн.
При этом глаза на вас смотрели – наивные, чистые. И начинало все лицо светиться — меня это так поражало в ней!
Мы с Изольдой жили во вгиковском общежитии в одной комнате – наши койки стояли рядышком. Мы подружились! Я ее воспринимала как мягкую, очень ласковую, добрую, искреннюю – от нее солнечное тепло исходило при общении.
Знаете, кого она мне напоминала? Кошечку! Такую, как иногда сейчас в рекламе показывают – идет, не спеша, по лестнице пушистое существо, хвост трубой!
Любимое ее словечко было «лапа». Когда она высказывала свое одобрение, она мне говорила: «Ой, Танюшка, ты такая лапа!» Честно вам скажу: в те студенческие годы вообще ничего не предвещало такой ее судьбы…
— Потеряла голову – влюбилась…
— Знаете, когда наш педагог Борис Владимирович Бибиков узнал, что Изольда вышла замуж, обрадовался: «Хорошие вести.
Кто же этот счастливец?» «Актер с параллельного курса — Эдик Бредун!» Повисла тяжелая пауза. «Боже, какая страшная фамилия!», — упавшим голосом произнес Бибиков. Мол, какая неартистичная фамилия. Как в воду глядел…
Эдик Бредун во ВГИКе учился — у Ройзмана. Внешне хорошенький такой был, смазливенький, курносенький. Но как актер ничем не блистал – играл в основном в эпизодах. У него была большая компашка любителей «этого дела».
Не сидеть же им к кафешке напротив «Мосфильма», когда у него рядом квартира. Он всех звал к себе в гости. Так гордился, что у него жена – мировое светило!
Особенно после «Сорок первого», он так это афишировал. Ну и Изка с ними сидела… Несчастное существо — здоровье-то у нее было совсем слабенькое.
— Ваше мнение: Извицкая не реализовалась в профессии из-за алкогольной зависимости?
— Меня часто спрашивали, правда ли что Извицкая была пьяницей? Я возмущалась: да как вам не стыдно!
Она – погибала. Изольда была больным человеком, и она не могла, была не в силах сопротивляться тем горестям, которые на нее сыпались.
СЛАБОСТИ ГЕНИЕВ
— ВГИК вы заканчивали уже настоящей звездой экрана – сыграли сразу четыре главные роли. Как зрители выражали вам свою любовь?
— По-разному. Почтальоны каждый день приносили мне полные сумки писем, в которых были и просьбы, и любовные признания. Писали почти по Чехову: «Москва, Соне Орловой из фильма «Разные судьбы».
Присылали письма из мест заключения: мол, скоро выйду — жди, никто тебя так не любит, как я. Один такой даже меня разыскал…
Но были и вменяемые поклонники. Например, один на съемках фильма «Штрафной удар» каждое утро приносил мне пакет с фруктами.
— Такое повышенное внимание стало лично для вас тяжелой ношей?
— Меня часто спрашивают: «А как вы относитесь к своей славе?» Да никак — звездной болезнью я никогда не страдала.
Потому что всегда считала себя рабой искусства, я всегда адски трудилась, головокружение от успехов мне было чуждо. К тому же перед моими глазами прошли жизни многих актёров – всенародных любимцев.
Я видела, как может протухнуть слава. Поэтому на подобные вопросы я отвечала: «К славе я отношусь как к скоропортящемуся продукту. Сегодня она есть, а завтра ты – ппфф, и все!» А кинематограф – это как бабник-муж.
Он всегда себе найдет получше, помоложе! (Смеется.) И еще меня спасало то, что я никогда никому не завидовала. Благодарю Бога, который дал мне такую любовь к искусству, что я его люблю в себе, а не себя в нем.
— У вас был свой особый рецепт, как готовиться к роли, погружаться в образ, материал?
— Ну-у… Это тайна! Это такая же тайна как из микроклеточки появляется живой человечек.
Многие говорят: это пафосно, нельзя ли сказать попроще? А как попроще? Вот «забеременела» ролью. И что это такое?
— Но мы-то по воспоминаниям ваших коллег знаем, как готовились к съемкам наши великие, народные Николай Крючков, Борис Андреев, Петр Алейников… Вечерком в преферансик под водочку, хорошая компания, анекдоты, рыбалка… А утром в кадр. И играли шикарно!
— (Смеется.) И я с удовольствием оказывалась иногда с ними в застолье и напивалась. Это, правда, очень редко со мною случалось, но несколько раз было такое. Ну и что?! Мало ли куда тебя затянет трясина жизни?! По жизни ведь – это как по болоту идти.
И потом… Понимаете, наши посиделки и попойками-то не назовешь, они никогда не были безобразием. Мы, допустим, могли всю ночь говорить о своих ролях. Вспомнила замечательный случай!
Однажды мы ехали в поезде огромной актерской компанией. Набилось полное купе — Марк Бернес, Георгий Юматов, Борис Андреев… Был такой приглушенный свет, сумерки. И под стук колес Борис Федорович Андреев рассказывал нам, как бы он сыграл… Отелло.
Я смотрела на него и в какой-то момент поймала себя на мысли: этот абсолютно русопятый актер буквально на моих глазах постепенно превращается в мавра. Вот что такое сила искусства и воображения! Оказывается, все это он видел в себе и носил в себе…
А вы говорите «преферансик под водочку». Да, они выпивали, напивались… Но я никогда не слышала, чтобы они грязно матюгались. Они говорили слова, но они у них не звучали пошло, руганью, оскорблением достоинства человеческого.
Это было как, знаете, острый соус с хорошим таким перцем. Нет, это была особенная плеяда актеров. Они все успевали, и делали это гениально! Кого ни возьми — Крючков, Андреев, Бернес, красавец Переверзев, Сергей Столяров, Владимир Дружников…
Философ сказал: «Все человеческие слабости прощу гению. Но ни одной слабости гения не прощу человеку». Вот что есть это поколение!
— Что было в них такое, чего нет сейчас у современных актеров?
— Вот тот же Борис Федорович Андреев… Он в жизни даже не говорил, а вещал, изрекал.
И его речь звучала как симфоническая музыка. Не дробненькая как у многих сегодня – быстро-быстро, скороговорчато, не успеваешь даже проникнуть в суть произносимого. У него каждое слово материализовалось в какой-то образ.
А Николай Афанасьевич Крючков обладал каким-то фантастическим чувством юмора и был просто потрясающий жизнелюб. Он был как бы живым ответом на вопрос: «Что такое счастье?» «Счастье – это жизнь!» А какая личность Борис Андреевич Бабочкин!
Он не только великий актер. Он все невероятные грани героизма человеческого материализовал в роли Чапаева. Этому качеству нельзя научить. А Ульянов? Коля Рыбников, Жора Юматов – яркие, изумительно талантливые…
А такого брильянта как Вячеслав Васильевич Тихонов сейчас даже близко никого нет. Изумительной красоты и нравственной чистоты человек. Он даже когда состарился – оставался божественно красивым. За всю жизнь никто его не видел пьяным. Никогда!
Чтобы дать понять, насколько в то время была невероятная порода творцов, приведу такой факт. Мой педагог во ВГИКе Ольга Ивановна Пыжова была ученицей великого Константина Сергеевича Станиславского и его партнершей в спектакле по Гольдони «Трактирщица».
Она играла трактирщицу Мирандолину, а он – ее кавалера. Так вот умирая, на смертном одре Ольга Ивановна жестом дала понять дочке, чтобы та наклонилась к ней, и ее последними словами были два слова о Станиславском. Она прошелестела губами «Он — ге-ний…» И ее не стало. Каково, а?
«ТЫ, ДЕВОЧКА, НЕБЛАГОНАДЕЖНАЯ»
— Говорят, за вами «охотились» лучшие европейские режиссеры. В том числе, якобы Федерико Феллини…
— Нет-нет. И Марсель Марсо мне ничего не говорил, и мой партнер по картине «Карьера Димы Горина» Володя Высоцкий мне никаких песен не писал.
Зачем говорить то, чего не было. А вот на Карловарском фестивале 1956 года официальное приглашение от всей американской кино делегации отужинать вместе – я получала. Но меня не пустили на эту встречу.
Наш «дядя в штатском» сказал: «Татьяна, я вам это делать не рекомендую». А Рошаль просто набросился на бедного американца, который меня пригласил: «Ей некогда, она готовится к выступлению на фестивале!
Вы ее там увидите!» (Смеется.) И американцы в шикарном ресторане меня прождали полтора часа, но зря.
— Многие актрисы вашего поколения рассказывали, как им постоянно приходилось отбиваться от режиссерских сексуальных притязаний. Вы лично с этим сталкивались?
— О, господи! Конечно. Однажды я захотела сыграть даже не героиню, а роль второго плана, но довольно забавную – там есть, что делать актерски. Режиссер позвонил и ясно сказал: «Если будешь со мной жить, то сыграешь!»
Прямо в лоб! Конечно, я не сказала: «Чтоб ты сдох!», но такое рубануло у меня внутри. Я выпалила: «Да если мне миллион дадут, я с вами не лягу в постель!» И швырнула трубку. Навсегда поссорилась, хотя известный был режиссер и талантливый, сволочь.
На другой картине один вообще меня зажал в угол. Я сказала: «Если вы сейчас же меня не оставите в покое, сейчас же возьму такси и уеду в Москву!» И все! Я всегда сама выбирала, кого мне любить, кого нет.
— А что за история, когда за вами пытался ухаживать Аджубей?
— В этот день в Кремле закончился 13 съезд комсомола, все уже разъезжались.
Я пришла после съемки, и когда вошла в вестибюль, на меня все вытаращили глаза гардеробщики. Я тогда была очень популярная. «Доброе утро», «Запасной игрок» — я не могла спокойно по улицам ходить…
И вижу: с лестницы спускаются двое и с улыбками – ко мне. Один – первый секретарь эстонский, другой… такой рыжий-конопатый. Спрашиваю рыжего: «Вы кто?» Веснушки так и поскакали мне навстречу как выстрелы. «Я – Аджубей. Можно просто Алеша».
— Он был широко известен?
— Он был второй человек после Хрущева – он был зятем Хрущева. Тут промелькнуло что-то в нем: вот, мол, дурочка, Аджубея в лицо не знает… (Смеется.)
Выходим из Кремля, он подхватил меня под ручку, идет, смеется: «Завтра вся Москва будет гудеть – «Аджубей шел с самой Конюховой!» Он был чуть подшофе – весь красный, рассказывал, как съезд прошел удачно, как было шумно и весело.
«Ну что, — говорит, — поехали к нам в гостиницу?» «Нет, — отвечаю, — я так на съемке устала. Домой, домой…» «Ну тогда подвезем. Куда прикажете, королева?» «На Плющиху, пожалуйста».
Приезжаем. Выскочил, открыл дверцу. Я выпархиваю. Он хвать меня за руку: «Хочешь стать народной артисткой СССР?» Вот так – с ходу! А у меня тогда не было вообще званий никаких – просто популярная-распопулярная.
Говорю: «Знаете, Алеша, все, чего я достигла в этой жизни и в искусстве, я обязана только самой себе. Большое спасибо!» Он как закипел: «Ну и дура!» Прыгнул в машину, вжик по газам и – помчал.
Знаете, я умела дружить с мужчинами. Иногда я благоговела перед ними, я их обожала, но… Никогда! Мы общались. Дружили. И у меня всегда были чудесные отношения. Только один мне сильно нагадил.
— ?!
— Даже не один, а два. На гастролях в Румынии ко мне проникся вниманием очень красивый джентльмен, профессор МГУ. Мы с ним просто платонически общались – гуляли, вместе обедали, ужинали.
Главой делегации был некий тип по фамилии Орлов. Такой чванливый, сальный мужик… все время чувствовалось, что он хочет тебя за попку схватить или за сиську. Вдруг смотрю: профессор начинает меня сторониться.
Я не выдержала: «Я вас чем-то скомпрометировала?» Он нехотя рассказал, что с ним не очень красиво беседовал этот Орлов.
А когда вернулись, этот слизняк накатал в высшие инстанции, которые распоряжаются, пущать или не пущать, какое-то гадкое письмо. Потом меня куда-то вызывали, песочили…
А второй подобный случай был на Карловарском фестивале. Я недоумевала, как наш министр кинематографии Рачук может быть таким неучем. Он говорил: «Пинжак», «транвай»…
Однажды он так вывел меня из себя, что я прямо в глаза ему бабахнула: «Сначала научитесь говорить грамотно!» Он приехал и с Лидией Николаевной Смирновой, которая была ответственной за наш актерский ансамбль, на меня тоже накатали какую-то телегу.
— За что на этот раз?
— В меня влюбился там американский режиссер. И когда нас привезли в Прагу, после общего ужина в ресторане он предложил мне прогуляться по городу.
Мы просто гуляли, разговаривали, ели шпачки, выпили пиво. Вернулись в гостиницу часа в 4 ночи. Вот и весь «криминал»!
— Это же преступление по тем временам!
— (С иронией.) Еще какое! Потом, перед поездкой в Югославию на съемки картины «Олеко Дундич», мне говорят: «Ты, девочка, не очень благонадежная».
Луков возмутился: «Да вы что?! Я голову положу на плаху за нее». Потом он вышел и говорит: «А что это ты в Праге натворила? Где ты там шлялась всю ночь? На тебя лежит докладная, подписанная Рачуком и Смирновой». Но все равно выпустили.
— Татьяна Георгиевна, в 50-е годы ходили слухи, что у вас был роман со старшим сыном знаменитого композитора Исаака Дунаевского – Евгением…
— Ну не знаю, роман, не роман, но мы нежно дружили с Женей. Исаак Осипович прилюдно называл меня своей невесткой. Затем из-за какой-то ерунды мы поссорились и на этом все закончилось.
— Писали, что Евгений попал в какую-то жуткую криминальную передрягу, которая сломала его жизнь.
— О! Вы мне как раз ее напомнили. Помню, однажды еду в Питер на верхней полке и слышу, как внизу попутчицы обсуждают: мол, на даче у Дунаевского убили девушку, чуть ли не дочь бывшего министра иностранных дел СССР Литвинова.
Слышу дословно: «Труп закопали, потом его сын Женя застрелился, а Дунаевский-старший, не выдержав позора, наложил на себя руки». Я чуть с полки не упала. Какая чушь! Ведь была в ту ночь на даче и всему была свидетелем.
— А что случилось на самом деле?
— Действительно, отмечая праздники, там отдыхала большая компания Жениных друзей.
Женя вообще ни при чем – он в это время спал, а мы (и я в том числе) сидели в холле, слушали музыку, танцевали. Кто-то из его друзей решил с девушкой покататься.
Взяли ключи от его машины и уехали. Как там было на самом деле, так и осталось загадкой, но я сама видела как этот парень прибежал весь не в себе, смывал кровь с рук…
По его словам, девушка попросилась порулить и машина на приличной скорости врезалась в дерево, она погибла. Потом всех нас таскали на допросы, песочили в ЦК комсомола.
Никакого криминала не нашли – несчастный случай. Никто не стрелялся, никого не посадили… Но вскоре в прессе появилась статья об этой дачной истории, о «безнаказанности золотой молодежи», где все факты были искажены.
А когда в июле 1955-го от сердечной недостаточности умер Исаак Осипович, в народе пошли гулять эти слухи.
ЛЮБОВЬ ВСЕЙ ЖИЗНИ
— Татьяна Георгиевна, а вы часто влюблялись?
— Да бывало. И очень бурно. Но как влюблялась?
Напридумываю себе человека, а потом наступает полное разочарование, и я, как рыбка золотая, вильну хвостом и — нету меня. Так случилось, что Владимир Кузнецов был моим третьим мужем. Первый раз я была замужем ровно десять дней…
— Десять дней? Но почему?
— Все дело в том, что к своему первому браку отнеслась очень легкомысленно.
Понимаете, у меня были такие моменты в жизни, когда под мое плохое настроение меня можно было «взять» голыми руками. Убедить выйти замуж, например. И я: «Подумаешь?! Ну и выйду замуж…
Что такого?!» Вот так меня и взял первый муж. 1954 год. Он работал на киностудии главным редактором одного из самых крупных объединений, был умница, красивый… Словом, уговорил, мы расписались.
Но я сразу его строго-настрого предупредила: «Когда я снимаюсь, прошу: даже не появляйся – на этот период я ухожу с головой в работу!» Уехала на съемки. Вдруг в шесть утра в гостинице стук в дверь.
Открываю, стоит муж, улыбается. А из-за его спины выглядывают несколько консьержек, которых он, видимо, прихватил в свидетели, и хихикают: мол, сейчас он найдет кого-нибудь под кроватью и начнется самое интересное. Мне как ударило в голову…
Ах, итить, твою мать! Ты проверять меня вздумал?! Да еще с понятыми пришел?! Я распахнула настежь дверь: «Проходи, смотри!» Отрываю шкаф: «Видишь? Здесь смотри, здесь».
Муж растерялся: «Таня, не надо». «Нет, раз уж приехал, проверяй! А теперь, — скомандовала, — на колени!» Он, бедный, подумал, что прощения просить, встал… «Нет, теперь ищи под кроватью! Нашел? Доволен? А теперь – вон отсюда!
И чтобы в моей жизни духу твоего не было!» Все! Вот такая я была. Сколько лет прошло, эта сцена до сих пор перед глазами, как это было вчера. Но ни разу о принятом решении не пожалела.
— Владимир Кузнецов действительно был любовью всей вашей жизни?
— Да. Мы познакомились в Сочи, где я в то время снималась — играла дрессировщицу в фильме «Косолапый друг».
Володя сразу начал ухаживать трепетно, нежно, красиво. И хотя я по давней своей «скорпионьей» привычке (я по знаку зодиака Скорпион) поначалу увиливала от встреч, мой новый знакомый оказался на редкость настойчивым.
Как оказалось, Володя был известным копьеметателем, входил в десятку сильнейших спортсменов мира, был участником трех олимпиад. И ему удалось меня покорить — я влюбилась в него без оглядки!
27 лет, прожитых вместе, промелькнули как один день, хотя отнюдь не были идиллическими — мы с мужем были оба очень эмоциональные, взрывные и, бывало, ссорились так, что только пух и перья летели.
А сколько посуды перебили! (Смеется.) Но это были по-настоящему счастливые годы. К несчастью, умер Володя совсем молодым – в 55 лет, от рака – в год, когда случилась чернобыльская катастрофа.
К тому времени он был уже выдающимся ученым — доктором педагогических наук, профессором, одним из первых, кто всерьез занялся антропомаксимологией — наукой о резервных возможностях человека.
Вот когда мужа не стало, я всерьез подумывала о самоубийстве. Помню, сижу, курю (а я тогда начала курить и курила как сумасшедшая) и думаю: как лучше это сделать.
Потом представила, что буду лежать вся бледная, некрасивая. А воображение-то буйное! Как – увидела… Фу! Нет, не бывает ничего «просто так» этой жизни…
— Ваш сын Сергей и внучка Ольга не стали актерами?
— Нет, не стали. Наш с Володей сын вырос замечательным человеком. Сергей служит в МИДе. У меня чудесная внучка – красавица и умница.
Золотая медалистка, мастер спорта по синхронному плаванию, закончила филфак Российского государственного гуманитарного университета. А сейчас работает в протокольном отделе МИДа, потому что знает четыре языка.
— Вы прекрасно выглядите, у вас просто сумасшедший рабочий график. Как вам это удается – есть фирменный секрет?
— (Смеется) Ничего нет «секретного». Главное мое правило: надо держать спину прямо и стремительно идти вперед! И еще — иметь любопытство, интерес к жизни, к людям. Три-четыре часа ночью я обязательно читаю.
Обычно засыпаю с книжкой в обнимку и сплю в общей сложности, наверное, часа два с половиной, не больше. Просыпаюсь в шесть – и вперед! А что делать? Да и привыкла я «крутиться», не могу сидеть без дела. Ведь я – действующая актриса!
